— Вам придется уважать наши обычаи!

— Знакомый акцент, — парировала Фиона. — Вы ведь из Каира. Район Имбаба, если не ошибаюсь.

Боевик замахнулся, но сдержал гнев.

— Еще поговори у меня, живого места не оставлю!

Охранники вывели Фиону сперва из камеры, потом из здания тюрьмы. Кружевная сетка пришлась очень кстати — хоть как-то хранила глаза от солнца, которое заливало пустыню утренним зноем. Судя по высоте над горизонтом, близился полдень, а жара казалась вполне терпимой. Видимо, лагерь был в горах.

Фиона подмечала мельчайшие детали, а в ее ушах по-прежнему играла музыка — так она гнала прочь мысли о своей судьбе и о пассажирах «боинга».

На спутниковых снимках Фиона перевидала сотни подобных лагерей. Несколько выцветших палаток жались к изрытой ходами скале. В самой большой пещере, наверное, прятались от атак противника, а заминировано там было так, что любой взрыв мог стереть скалу с лица земли.

На плацу инструктор муштровал солдат. Судя по быстроте движений, тренировочный курс подходил к концу. Чуть поодаль, в тени нависающей горы, отряд занимался стрельбой из автоматов Калашникова. Мишени стояли слишком далеко, и точность Фиона оценить не могла. Впрочем, террористические группы вроде той, которой руководил аль-Джама, финансируются так хорошо, что им по карману обучать даже самых бестолковых рекрутов.

Примерно в километре от стрельбища была долина, за ней еще одна горная гряда. В долине что-то копали, рядом тянулись рельсы. На запасном пути, возле шеренги ветхих деревянных домишек, стояло несколько грузовых вагонов. Напротив стройки виднелся огромный локомотив, рядом еще один, совсем крошечный по сравнению с соседом. Формой он походил на грузовик, доставивший Фиону в лагерь; рассмотреть детали не позволяла сетка.

Об этом месте Фиона ничего не знала. Ни в одном из зачитанных до дыр отчетов ЦРУ, ФБР и Управления национальной безопасности не упоминался лагерь боевиков, соседствующий с железнодорожной веткой. Война с терроризмом не прекращается уже много лет, а они до сих пор играют в прятки.

Охранник провел Фиону в пещеру неподалеку от главного входа. Через каждые десять метров с потолка свисал провод с голой лампочкой. Воздух был затхлый и прохладный, словно в подвале давно заброшенного дома. На пути возникла деревянная перегородка с дверью посередине. Охранник, обещавший избить Фиону, постучал. Изнутри ответили, и он распахнул дверь.

Перегородка стояла в тупике: с трех сторон нависали каменные стены. За ней скрывалась комната, застланная персидскими коврами, в которых ноги утопали чуть ли не по щиколотку. В углу курилась жаровня, труба от нее уходила вверх вместе с пучком кабелей.

В центре комнаты по-турецки восседал мужчина в ослепительно-белом одеянии и черно-белой куфии. Несмотря на полумрак, он читал книгу, вероятнее всего Коран. Вошедших он точно не заметил, по крайней мере, от чтения не оторвался.

Театр, самый настоящий театр! Изучая какой-нибудь доклад у себя в кабинете, Фиона иногда позволяла себе полуминутную паузу, но этот человек не поднимал головы в два раза дольше. Впрочем, ее подобными фокусами не проймешь.

— Вы знаете, кто я? — спросил мужчина, аккуратно закрывая Коран.

— Али-Баба? — решила позлить наглеца Фиона.

— А вы станете моей Шахерезадой?

— Предпочитаю умереть.

— Это совсем несложно устроить, хотя мне бы хотелось избежать такого финала.

Перед Фионой сидел монстр, и она решила ему об этом напомнить.

— Вашего настоящего имени никто не знает. Все зовут вас Сулейман аль-Джама. Вы стремитесь уничтожить Израиль и Соединенные Штаты, а еще основать мусульманское государство, которое протянется от Афганистана до Марокко. Сами вы станете в нем… кем? Султаном?

— Не знаю, какой будет титул, — ответил аль-Джама. — «Султан» звучит неплохо, но налицо и негативный подтекст: гаремы, дворцовые интриги и все такое.

Аль-Джама поднялся и налил себе чаю из медного чайника у жаровни. Двигался он бесшумно, стремительно и грациозно, словно хищник. Фионе он чаю не предложил.

Теперь, когда злодей стоял, стало ясно: ростом он под метр восемьдесят. Толстые запястья выдавали недюжинную силу. Из-за неровного освещения и кружевной сетки Фиона не смогла как следует рассмотреть его лицо, только отметила, что глаза темные и глубоко посаженные.

— Ваш Иисус сказал: «Блаженны миротворцы». [10] Вы знаете, что в исламе есть пророк Иисус? Разумеется, не последний избранный, последний — Мухаммед, благословит его Аллах. Ваш же Христос почитается как великий просветитель.

— Все мы поклоняемся Богу Авраама и Исаака.

— Но вы не верите в его последнего избранного Пророка, в святые слова и в Коран, написанный Магометом.

— Я верую только в смерть и в воскрешение.

Аль-Джама промолчал, сдержав ядовитую реплику.

— Вернемся к изречению. Верите, что вы блаженны?

— Я стараюсь положить конец насилию. Блаженно само дело, а не его участники.

Аль-Джама кивнул.

— Достойный ответ. Но почему? Зачем вам мир?

— Что за вопрос?

Фиона невольно втянулась в спор. Она ожидала гневной тирады об ужасах западного мира, а не беседы на отвлеченную тему. Очевидно, современный аль-Джама получил превосходное образование. Как же он оправдает массовые убийства? Фиона видела пленки с бессвязными речами бен Ладена, читала расшифровки допросов из Гуантанамо и смотрела сотни видеообращений мусульманских мучеников. Теперь она захотела выяснить, чем выделяется этот человек, хотя заранее понимала: особого значения отличия не имеют.

— Мир — это стагнация, дражайшая госсекретарь, — продолжил аль-Джама. — В мирное время душа мужчины слабнет, а дух угасает. Лишь в столкновении проявляется воля Аллаха. Война — это храбрость и самопожертвование. Зачем нам мир? От него никакой пользы!

— Мир несет счастье и процветание.

— Это радости плоти, а не духа. Вся суть вашего мира — купить телевизор побольше да машину покрасивее.

— А ваша война несет боль и отчаяние, — возразила Фиона.

— Вот-вот, вы понимаете. Это уже духовное, а не телесное. Есть чувства, которые необходимо испытать каждому. Именно невзгоды, перенесенные вместе с братьями, делают нас ближе к Аллаху, а не ваша демократия, рок-музыка и порнофильмы. Все это лишь отвлекает от единственного смысла жизни, а живем мы для того, чтобы исполнять волю Аллаха.

— А кому известна эта воля? Откуда вам знать, что вы понимаете ее лучше других? Коран запрещает самоубийство, а вы послали юношу разбить самолет, полный людей!

— Он стал мучеником.

— Нет! — зло возразила Фиона. — Вы убедили мальчишку, что он станет мучеником, наплели про рай и семьдесят семь гурий. Только не говорите, что сами в это верите! Вы обычный головорез и боретесь за власть с другими головорезами, используя слепую веру.

Аль-Джама сложил руки на груди и захохотал, а потом вдруг перешел на английский:

— Браво, госпожа Катамора! Браво!

На лице женщины, скрытом от собеседника, мелькнуло удивление: ее озадачила резкая смена тона и языка.

— Вы отлично понимаете, что все борются за господство над миром. Сотни лет назад им владела Англия за счет превосходного флота. Сейчас — США за счет богатства и ядерного оружия. У Ближнего Востока нет ничего, кроме желания людей взрывать самих себя. Грубый способ, согласен. Но ответьте, сколько ваша страна потратила на внутреннюю безопасность с тех пор, как горстка людей с ножами из супермаркета уничтожила башни-близнецы? Сто миллиардов? Пятьсот?

Вообще-то около триллиона. Впрочем, госсекретарь не ответила. Все шло не так, как ей представлялось. Она ожидала, что аль-Джама станет в оправдание сыпать перевранными цитатами из Корана, а он открыто признал, что стремится к власти над миром.

— До одиннадцатого сентября пожертвовать собой был согласен один мусульманин из пятисот тысяч. После теракта число добровольцев удвоилось. Десять тысяч мужчин и женщин готовы участвовать в джихаде против Запада. Рассчитываете справиться с десятью тысячами смертников? В джихад верит тот парень, что разбил самолет, да бен Ладен в своей пакистанской норе, но они просто пешки. У нас сколько угодно потенциальных мучеников! Скоро начнутся спланированные теракты, и карта мира примет тот вид, о котором я всегда мечтал.